Музыкант

Автор иллюстрации - Яков РАТМАНСКИЙ.

Когда я сидел в армии, - любил говорить мой приятель. Так вот, когда я сидел в армии, мы сами себе организовали маленький эстрадный оркестр. Причем не от любви к музыке организовали, а от ненависти к строевым учениям и возможности от них сачкануть. Все называли этот кошмар оркестром , и я не стану наше дитя обижать. 

Энтузиастов было четверо, а музыкант всего один – это я. Перед самым призывом в армию родители подарили семиструнную гитару, а дворовые пацаны обучили нескольким аккордам. Так что защащать Родину я отправился не безоружным. 

Воинская часть оказалась неподготовленной к такому повороту событий. Из музыкальных инструментов были обнаружены: пианино – одна штука, и малый барабан – одна штука. Музыкантов – ни одного. Правда, один из новобранцев на допросе признался, что в детстве подвергался насильному обучению игре на фортепьяно. Единственное, что сохранилось от счастливого детства – это постановка рук на клавиши. Я добросовестно переснял с гитары аккорды и переложил для фортепьяно. Пианист быстро сообразил, что брать аккорды гораздо легче, чем «вражеские» укрепления, и с энтузиазмом сдался в плен музыке. Гитарист, который никогда раньше не держал в руках гитару, но мечтал подержать, в честном поединке отобрал у меня инструмент вместе с моими аккордами. 

Аккордионист сказал по секрету, что знает только как открывается футляр, но ради поездки домой в Москву, соврал, что профессиональный музыкант. Правда, маленький аккордеончик все-таки привез. Ему тоже пришлось выучить эти несколько «моих гражданских» аккордов. Пальчики у него оказались совсем не музыкальными - прямыми и толстыми, как болты, и для перескакивания с одного аккорда на другой ему требовалось дополнительное время. Поэтому он всегда догонял. Мне достался маленький армейский барабанчик. Я единственный, кто мог сыграть мелодию: «старый барабанщик, старый барабанщик...», ну, вы знаете. Мы дали аккордам название и по команде меняли их в зависимости от мелодии, хотя играть мелодию было некому. 

Случайно среди гражданского персонала обнаружилась певица. Работа на кухне дала свои плоды и совершенно квадратный человек появился в нашем коллективе. Благодаря ей произведения, которые мы выстукивали, стали узнаваемы. 

На одной из репетиций пианист высказал мнение, что необходимо усилить первую долю. Мы не понимали о чем он говорил, но верили на слово. Для наглядности он пропел «ум-ца, ум-ца». «Первая доля –«ум», - говорил он, - должна быть сильной, но у нас она слабая, потому что все вместе мы, в основном, играем вторую долю –«ца». Для усиления первой необходим большой барабан. А пока его нет, можно использовать футляр от аккордеона». Гнев его владельца был погашен быстро: ему предложили нажимать басы, которые находятся с левой стороны инструмента. 

Из толстой палки и старых портянок родилась колотушка. Так в оркестре появился еще один музыкальный инструмент и музыкант, который в унисон с левой рукой пианиста, выстукивал колотушкой по футляру первую музыкальную долю, без звучания которой певица никак не могла попасть туда, куда следует. Новый музыкант оказался моим земляком, тоже из Киева, так что можно сказать, взяли его в оркестр по блату. 

Итак, наш коллектив начал самостоятельную творческую жизнь. Во всяком случае, замполит отрапортовал наверх, что в нашей воинской части появился эстрадный оркестр. 

Играть в оркестре не только легче, чем Родину защищать, но и приятней: по выходным дням зазаборные девочки стали чаще заглядывать в клуб на танцы, отвлекая нас от прямых обязанностей. Жить стало веселее. 

Но жизнь – штука несправедливая. Если мы с трудом осваивали музыкальные премудрости, подбирали новые аккорды, приучали пальцы брать их быстро, не задумываясь, то нашему колотушечнику эти проблемы были до лампочки. Он не скучал у футляра во время игры, а даже иногда плясал вокруг него, не всегда попадая в ритм, за что получал пинка от рядом стоящего гитариста. Но танцующая публика эти мелочи не замечала, аплодировала, в основном, юному дарованию с внушительных размеров колотушкой и посылала ему воздушные поцелуи. Создавалось впечатление, что мы тут вообще ни при чем. Люди – есть люди, какой с них спрос? Мы, естественно, ревновали, особенно к поцелуям, пускай даже воздушным. Нам тоже хотелось признания. Мелькала даже дерзкая мысль внезапно покинуть сцену, оставить колотушечника в одиночестве, чтобы все поняли, кто здесь делает музыку, а кто волны. 

Вспомнился мне в связи этим интересный случай доармейской жизни. Послали нас, школьников, на уборку картошки в колхоз. В это время туда прибыла группа артистов с концертом и мы вечером тоже подались в клуб. В основном это были певцы из киевской филармонии и пианистка-аккомпаниатор. Певцы знали свои песни наизусть. Пианистка играла по нотам – не могла же она выучить все партии! Все было хорошо, концерт приближался к завершению, колоратурное сопрано допевало последние соловьиные трели и вдруг погас свет. Темнота полная. То, что певица довела свою арию до конца, меня не удивило, но я не мог понять, как пианистка, не видя ни нот, ни клавишь продолжала играть? Зажегся свет, все бросились к певице выражать свое восхищение этим героическим поступком. Какой вы талант, говорили ей, даже не запнулись в такой темноте. К пианистке никто не подошел. Мне стало обидно за нее, я даже ринулся на сцену, чтобы хоть как-то компенсировать эту несправедливость, но артисты быстро собрали монатки и уже рассаживались в поджидаший их автобус. Так и здесь: мы пахали, а сливки доставались не нам. Я же говорю, что люди не могут быть справедливыми. 

Жизнь за забором манила с каждым днем все сильнее. Молодой организм рвался в бой. Нерегулярные увольнительные не удовлетворяли потребности здорового организма. Страсти кипели и рвались наружу. Кто-то нашел брешь в заборе и некоторые ринулись самовольно осваивать ближнее зазаборье. И вот однажды, мой земляк, отстучав колотушкой все, что положено, после танцев исчез. Он был обнаружен патрулем с другой стороны забора как раз в момент испонения неслужебных обязанностей и с позором доставлен в расположение воинской части. Естественно, получил десять суток гауптвахты и с удовольствием их отсидел. 

На первом же собрании замполит, в присутствии всего воинского состава произнес пламенную речь о чести и достоинстве и попросил нашего нового музыканта встать, чтобы все увидели как выглядит позор доблестной советской армии. 

- Вы откуда родом? – спросил замполит. 

- Из Ки..и..Киева, - заикаясь от страха, выдавил «позор». 

- Вот видите! Не из деревни бескультурной, а из нашей родной украинской столицы! Вместо того, чтобы нам тут культуру показывать столичную, он без спросу лезет во всякие дырки подзаброные. Он ведь еще и музыкант оказывается! М...м...на чем вы там играете, запамятовал..? 

- На... на футляре от аккордеона... - сказал музыкант серьезно и не сразу собразил, почему зал вдруг захлебнулся от хохота.

Смеялись все, включая замполита. Смеялись долго, перекрыв с лихвой весь отпущенный регламент. На этой веселой ноте собрание закончилось. Самовольщик был прощен. Музыкант все-таки, талант особый, а чтобы в оркестре играть, так вообще...