Двоечница и хорошист

Ей было 22 года, ему - 44.

Такое сочетание цифр служило, в начале, нескончаемой пищей для шуток с обеих сторон, а чуть позже - открыло им увлекательные дебри нумерологии...

Она работала в библиотеке и училась на последнем курсе факультета лингвистики, а он работал журналистом и несмело писал свой первый роман.

Она жила в Санкт-Петербурге, а он в Женеве. Оба были беженцами из Чечни, с той лишь разницей, что она родилась уже на месте, а ему пришлось испить всю чашу доли эмигранта в первом поколении. Впрочем, именно этот фактор - любовь к далекой Родине - и послужил их знакомству в социальной сети Фейсбук...

Лечи был уже в таком возрасте, когда знакомство и общение с красивой девушкой перестает быть событием, вызывающим бессонницу. Во всяком случае, так он сам себе повторял уже почти месяц, переворачиваясь с бока на бок в тщетных попытках вернуть внезапно прерванный сон. Неисправимый романтик, к своим годам он имел два неудачных брака, дюжину различных любовных историй и не собирался бросаться головой в омут и в этот раз. Но эта девушка соответствовала практически всем его критериям идеальной спутницы жизни, мечты, эталона, что он выстроил в глубине души и нес через всю взрослую жизнь.

Пусть и питербурженка по мышлению и образу жизни, однако, будучи, по чеченским меркам, девушкой более чем взрослой, Шовда считала себя не вправе легко увлекаться. Её сердце уже успело познать и горечь безответной любви, и научиться регулировать дистанцию с вновь влюбляющимися. А таковых всегда было достаточно, так как Шовда являлась признанной красавицей - высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами и большими зелеными глазами с поволокой.

Да, он намного старше, но он покорил её своим интеллектом и знаниями. Ветеран Сопротивления, он внушал ей самое глубокое уважение и почитание. Короче, он потряс её воображение и она, проявляя сдержанность и сочетая приветливость с легкой отчужденностью, стала выстраивать с ним основание для грядущих настоящих отношений.

Таким образом, и он и она решили проявлять зрелость и твердость, понимая, что взаимная симпатия очень быстро переросла уважение и настойчиво стремится вырасти в нечто более важное в их жизни.

Оба понимали, согласно неписанному закону, следование которому было краеугольным камнем культурной самоидентификации, что речь может идти только о стиле общения самом серьезном. Все иные варианты означали бы неуважение не столько к оппоненту, сколько к себе самому, поэтому и он и она научились тщательно подбирать лексику, чтобы избежать любых подозрений в желании "общения просто ради общения".

Контакты их проходили, в основном, в "Ватсапе"; в течение светового дня они обменивались фотоснимками и аудиосообщениями, в которых содержались максимально вежливые формулы внимания и взаимных симпатий, пересыпанные невинным юмором и легкими насмешками...

Так проходили неделя за неделей, пока... у Лечи не начался нервный тик левого века. Впервые за много лет.

Это был плохой знак, который мог означать только одно - нервное напряжение вышло за опасную черту и находится уже на пределе. Лечи уже проходил курс лечения от пост-военного синдрома в спецлечебнице в течение целых двух лет после того, как осел в Швейцарии.

Тогда ему стоило неимоверных усилий вернуться в реальный мир, но он преодолел все трудности, успешно интегрировался, закончив университет и работая теперь журналистом в онлайн-медия.

За последние 8 лет самостоятельной жизни он лишь изредка наблюдался у своего лечащего врача, и вот уже 3 года, как вообще перестал нуждаться в какой-либо помощи. Поэтому он понимал всю опасность подобного "звонка" сейчас.

Нужно было срочно избавляться от программы, вызывающей "сбой" в мозгу.

Иными словами, дальше было два пути - или признаться Шовде в своих чувствах или рухнуть заново в руки врачей на неопределенный срок.

Таким образом, отношения, выстраиваемые обеими сторонами с такой осмотрительной тщательностью, предстояло подвергнуть серьезному испытанию, почти несовместимому с жизнью в виду их незрелости.

Лечи провел последнюю ночь перед признанием, записывая и перезаписывая свою речь, обращенную к Шовде. Дилемма теперь состояла в том, что стало необходимым придумать какую-нибудь ложь, чтобы скрасить всю неправильность подобного поступка, а рассказать про психические проблемы он не мог. Даже, если Шовда чудом и согласилась бы стать его женой, Лечи отверг бы её только ради того, чтобы не считать, что его пожалели...

Нервный тик левого века не прекращался уже ни на минуту, и к утру, когда началось подергивание и под правым глазом, Лечи отправил очередную запись без редактирования и забылся тяжелым сном...

Шовда узнала об аудиосообщении выходя из ванной, и сигнал назвал ей имя отправителя. Удивленная и заинтригованная, она подбежала к смартфону и стала протирать глаза, не веря тому, что увидела: длина сообщения 49 минут! Что же этот странный поклонник мог еще такое придумать?

Она с трудом поборола инстинктивное желание прослушать послание тут же, ибо времени оставалось в обрез. Шовда испытывала определенное душевное смятение, общаясь с этим журналистом из Женевы, что вызывало проблемы со сном, закончившиеся уже несколькими опозданиями на работу. Поэтому она решила прослушать запись в метро по пути в библиотеку...

Она выскочила, проигнорировав протянутый матерью бутерброд, вытаскивая на ходу смартфон...

Да, это было именно то, что она и хотела и чего она так боялась. Великовозрастный донжуан, на которого она смотрела почти как на старика (ибо Лечи был ровесником её матери) - он был так трогателен и так наивен, так сбивчиво и многословно признаваясь ей в любви!

Удивительно: как глупеют люди, когда влюбляются! И он  туда же, а еще говорил, что не пьет спиртного...

Слушая взволнованный, уже успевший стать родным голос, Шовда чувствовала, как ком подступает к ее горлу...

Шовда настолько ушла в грустные размышления, что чуть не пропустила свою станцию и успела выскочить из вагона в последний момент с трудом, выдернув зажатый дверцами портфель...

Ей стало, вдруг обидно: ну почему ТАК! Вроде умный и зрелый мужчина - а всё испортил. Вверить свою жизнь человеку уже неоднократно женатому, который через месяц после виртуального знакомства предлагает замуж... О таком, конечно же, не может быть и речи! А как жаль: она никогда не встречала мужчину, который сумел бы смутить её душу за столь короткий срок, как это сумел Лечи!

Поднимаясь по длинной каменной лестнице, ведущей от метро к библиотеке, она послала сообщение Лечи, кратко его благодаря и обещая дать ответ в конце дня.

Она не хотела его обижать: сначала предстояло выяснить насколько это признание серьезно; вдруг он был под шафэ? Во всяком случае, если он будет настаивать, придется проявить твердость и проститься, но есть надежда, что он извинится и вернется в рамки принятых норм... Пусть так и будет, Боже!

Но он настаивал.

Он сбивчиво, по-детски, пытался убедить ее в том, что она единственная в мире женщина для него; он клялся ей в том, что ни в одной до нее не встречал такой целостности и законченности; он слезно умолял её поверить ему - несмотря на то, что он рвет все шаблоны приличия сейчас, он сделает её счастливой...

Он клялся Родиной, Матерью, Богом и - что же это? Он поклялся ребенком. Своим сыном, который воспитывается, как оказалось, его первой женой... Ну да, сколько же у него еще подобных "сюрпризов"?

Обмен аудиосообщениями длился весь вечер, затем всю ночь до рассвета. В конце концов, она почти плача сказала ему, что она ценит его любовь, она понимает романтичность его натуры, но она никогда не сможет быть его женой.

И только тогда Лечи перестал униженно умолять и объяснять. Он внезапно посерьезнел, попросил прощения и произнес традиционную формулу расставания: когда прощаются с возлюбленным, с которым не судьба быть вместе - "СЧАСТЬЯ ТЕБЕ НА ЗЕМЛЕ И В НЕБЕСАХ!".

Она успела неуместно пошутить: "ну вот и хорошо, ведь можешь, когда хочешь. Ты ещё будешь счастлив!", когда он попрощался и отключился.

Через минуту Лечи уже набирал номер своего психиатра, разысканный и приготовленный им с вечера, а еще через час скорая мчала его по утренним улочкам утопающего в цветах и зелени города - в живописнейшее место на берегу женевского озера, с огромными вековыми дубами и хорошими, заботливыми врачами... его дом, откуда он больше уже не выйдет.

ОДИННАДЦАТОЕ ЛЕТО

(продолжение "Хорошиста и двоечницы")

От вспыхнувшего на экране окошка у Шовды вдруг вздрогнул палец и сообщение Герману ушло незавершённым. Новый возлюбленный приглашал её на уик-энд в Швейцарские Альпы, и Шовда согласилась, не размышляя, ибо уже более 2 месяцев не выезжала из Москвы и уже смертельно хотела развеяться...

Тревожное оповещение поступило от службы е-почты, которой она не пользовалась уже вечность, и которую эта проклятая смарт-программа самовольно синхронизировала с её стратономером. Шовда поколебалась мгновение но, пребывая в приподнятом настроении от отличной новости о предстоящей в компании с Германом поездки, нажала всё-таки на опцию одобрения запроса.

Замелькала какая-то абракадабра из латиницы и Шовда, беззлобно выругавшись по-русски, уже собралась было заблокировать этот мутный адресат, как... что-то остановило её: она разобрала одно - последнее в коротком тексте - слово. Похоже, это - русский на одной из редких транскрипций. Слово это читалось как "Троечница" и через несколько мгновений, путем сопоставлений, она прочла всю фразу. Это был чеченский суржик (три первых слова), переданный через латиницу "Muxa du daxar, troyeshnic?" который означал на русском: "Как жизнь, троечница?"

Такое мог написать во всем мире только один человек!

Шовда, унимая все возрастающую дрожь в сердце, торопливо открыла профиль отправителя: седеющий мужчина в очках и галстуке смешно улыбался и показывал пальцами "V". Это был он - Леча. Шовда машинально скользнула глазами по тексту ниже: доктор философских наук, писатель, почетный гражданин Женевы...

Против воли Шовды, память мгновенно перенесла её в прошлое - на 11 лет назад - и погрузила в воспоминания...

И вот, она видит себя беззаботной юной красавицей - из тех девушек, которых называют "добропорядочными" и из "хорошей" семьи... Не проходило дня, чтобы кто-то не влюблялся в неё: или в Университете, или на работе, или просто  в кафе, или на улице: зеленые еще совсем юноши, молодые мужчины, солидные господа - никто не мог избежать чар её обаяния! Всё её существование тогда состояло, казалось, из нескончаемых цепочек ухаживаний, попыток познакомиться, приглашений, даров и подношений... Часто она возвращалась домой, неся два-три роскошных букета, так что мама в шутку предложила её научиться делать варенье из розовых лепестков "чтобы добро не выкидывать"...

Да, тогда Шовда еще не знала жизни и шла навстречу ей словно к доброй фее. Она ступала по дорогам жизни, словно по красному ковру, расточая искренние улыбки счастья всем и каждому и щедро осыпая публику золотым дождем из казны своей красоты, что казалась ей тогда бездонной.

В тот самый год она и познакомилась с Лечей в социальных сетях. Он тогда жил эмигрантом где-то в Европе и публиковал патриотические статьи о любви к Родине и был популярен среди чеченской молодежи...

Своей галантностью, вежливостью, умом и красноречием он мгновенно покорил её сердце. Но случилось так, что уже через несколько недель после знакомства он стал звать её замуж и ей пришлось порвать с ним... Да, он имел какие-то психические проблемы из-за синдрома после войны, и ей было до слез его жаль, ей было больно убивать свою зародившуюся к нему любовь... Но стать женой его в данных обстоятельствах было бы полным безумием.

Эта короткая история с Лечи сильно всколыхнуло её размеренную жизнь тогда. Зная про эту её влюбленность, мама с младшим братом частенько подшучивали над её "великовозрастным хорошистом" (это было изобретение Лечи: она - "двоечница", а он - "хорошист", что отображало цифры их возраста - 22 и 44).

Когда через год она получила диплом, и мать стала всё чаще напоминать ей про необходимость замужества, чтобы не "закончить где-нибудь со стариком-психопатом," она стала ненавидеть Лечи и сердилась всякий раз, слыша про него. Возможно, этот "Лечин Комплекс" и послужил причиной её неудачного брака...

То, что начиналось, как сказка, закончилось хуже кошмара: Руслан, который был на год младше её, уже работал каким-то начальником в налоговой (явно по протекции матери - дочери генерала ФСБ) и постоянно задерживался на работе. Когда у Шовды родилась дочь, всё открылось: во время очередной ссоры, Руслан бросил ей в лицо "ненавижу вас - чеченов!". Оказалось, что брак этот был плодом усилий Алихана - отца Руслана, который, таким образом пытался решить задачу очищения крови сына (который по-матери был русским). Программа свекра была простой: через союз с "чистокровной" чеченкой привести сына - ни языком, ни внешностью, ни поведением не напоминающем чеченца - в лоно своей нации.

Оказалось, что по программе минимум, Шовда должна была родить свекру наследника, а рождение девочки вскрыло проблему. Более того, Руслан рассказал ей, что у него есть любимая женщина, с которой он живет уже много лет и на которой он хочет жениться... Шовда выбежала тогда с девочкой на руках в чем была и на такси вернулась домой...

Затем случилась трагедия - пропал брат, вскоре после того, как, наконец, избавился от наркозависимости... Начались поиски по всем больницам и моргам страны... Только через два месяца пришло сообщение из Сирии, что он "погиб за Веру"...

Потеря единственного сына подкосила родителей, и отец сгорел буквально за несколько месяцев...

Шовду вырвал из мира прошлого возрастающий гул сигналов: оказалось, что она образовала затор, так как уже несколько раз загорался заленый свет.

Она тронула машину и заново отдалась ветру воспоминаний...

Какой непростительно наивной она была тогда!

Сейчас же, к своим 33 годам Шовда уже не верила никому и ничему: доверие к людям умерло вместе с её замужеством, выбросившим её с ребенком на руках на улицу.

Её новая жизнь дома стала нескончаемым ужасом: побег брата и его гибель в Сирии, смерть отца от горя, предательство дяди, присвоившего бизнес отца после того, как они с мамой отказались переезжать в Чечню в отчий дом, тяжелая тяжба с родственниками, сопровождавшаяся постоянными угрозами, ссорами и скандалами...

Когда Шовда возвращалась из библиотеки, где она продолжала работать, мать часто срывалась на ней, и ребенок рос в атмосфере тревоги и страха. Это становилось невмоготу.

Она решилась на побег через год после развода, уступив уговорам Антона - одного из её давних и самых преданных кавалеров, недавно получившего в МГУ место декана... Она уехала к нему в Москву, просто позвонив матери, чтобы та не волновалась. Но уже через месяц Антон дал ей понять, что её ребенок ему не нужен: "тебе придется отвести её к её собственному отцу или в твоей матери," заявил он.

Вскоре Шовда нашла работу продавцом в модном бутике и ушла от Антона.

Началась ежедневная борьба за место под солнцем.

Ухажеров она уже не привечала, сконцентрировавшись целиком на дочери и на работе. Это дало свои результаты, и вот она - директор магазина, а дочь - лучшая ученица в классе элитной школы!

Мать к тому времени тоже устроила свою жизнь: она сошлась с одним из сотрудников мужа, и вдвоем вместе со своим новым партнером они сумели возродить бизнес отца.

В общем, в одиннадцатое лето после расставания с Лечи и к "возрасту Христа" Шовда подошла сильной и самостоятельной женщиной, достигшей всего сама, свободной от варварских обычаев своего народа и веры во всяких кровожадных богов.

После всего того, что она пережила, она решила, что отныне она будет выбирать мужчин, а не наоборот.

Так и было: карьера в сфере элитной мужской одежды открывала широкие возможности полезных знакомств, чем она и не преминула воспользоваться. В любовных вопросах она поняла, что лучшие отношения это, когда оба ничему друг другу не обязаны, и что мужчины уважают тебя ровно настолько, насколько ты уважаешь себя сама.

Она редко вспоминала свой брак и содрогалась от омерзения и негодования, когда думала о том, как живут женщины её народа. "Своим" чеченский народ Шовда уже и не считала, ибо принципиально прекратила всякое общение с чеченцами и избегала любой с ними контакт. Также не комплексовала Шовда по поводу языка: если в её отчем доме звучала русская речь, то сейчас они с дочерью часто переходили на английский. Чеченский она еще помнила, но он не был нужен ни ей, ни, тем более, дочери...

Но, это короткое послание от Лечи на чеченском всколыхнуло в ней целую гамму давно умолкших ощущений: всё-таки в ней текла чеченская кровь...

Интересно, как сложилась бы её жизнь, прими она тогда предложение Лечи? Ну, почему в её народе так мало таких, как он?? Она открыла профиль Лечи и внимательно всмотрелась в любимые когда-то черты... Как же этому человеку удается совмещать успех в современной жизни и узкий мирок этническо-племенного сознания? Зачем он вышел с ней на контакт? В строчке "семейное положение" стояло "женат", но Шовда помнила, что Лечи и раньше писал то же (как он сам со смехом ей объяснял: "чтобы отсеивать не совсем решительных").

Она набрала фразу: "У троечницы всё - на отлично, а как у отличника?" и отправила её ответом Лече...

Шовду вывел из воспоминаний стук в стекло: дочурка улыбалась и корчила рожицы, поймав мать в таком необычном состоянии  задумчивого оцепенения..

Эту ночь Лечи спал плохо: ему снилось что он снова на русско-чеченской войне, причем сам он был уже теперешним 55-летним стариком, когда друзья оставались такими же молодыми.

Их добровольческий отряд поднимался на отвесную гору и в адрес постоянно отстававшего Лечи летели шутливые упреки по поводу его неповоротливости.

Лечи застывает, вслушиваясь в каждый из чередующихся голосов погибших друзей: вот - сипловатый баритон Алихана, вот - фальцет шутника Бетара, прозванного за говорливость "Динамиком", вот - бас командира, к которому за почтенный возраст (33 года) обращались в лицо с уважительным "Ваши" (дядя) и которого в спину за длинные светлые кудри с бородкой и чрезмерную религиозность ребята прозвали "Иисус"...

К присевшему спиной к дереву запыхавшемуся Лечи подходит его нaзваный брат - Кюра - и с улыбкой протягивает ему руку, приговаривая: "Т1емаш х1оьттина хьан? Х1ан - сан т1омант1е товжа!" (Что, подустали крылья? На - обопрись на мои!)...

Наученный многолетней практикой психоаналитики, Лечи прекрасно понимал, что он находится в воссозданном его воображением сновидении, и всё же всей душой просил Господа продлить этот сон...

Лечи успел увидеть, как Идрис вдруг вскинул автомат и как взгляд его приобрел стальной холод перед тем, как самого его выбросило из сна внезапным взрывом.

Оглушенный, он в первые несколько мгновений всё еще пребывал в уверенности, что его разбудил взрыв бомбы, пока удар молнии не осветил комнату, возвещая очередной гром: дело шло к грозе.

Прохладные порывы грозили сорвать приоткрытые окна с щеколд и вовсю играли вздутыми словно паруса занавесками, и Лечи бросился закрывать окна.

Он остановился на несколько мгновений, завороженный великолепной картиной разгулявшейся снаружи стихии: ночное небо над горами разрывало множеством дальних и близких молний. Огненные концы этих гигантских диаграмм исчезали в ущельях и в волнах встревоженного озера, что находилось в полусотне шагов ниже от дома...

Все эти семь лет, с тех самых пор, как Лечи переехал в этот новый дом, он не пропускает ни дня, чтобы не постоять, наслаждаясь красотой пейзажа, открывающегося с окон его жилища. Он приобрел этот участок по совету Жан-Жака - его лечащего врача, ставшего его научным руководителем, а теперь, и другом и поставил здесь этот домик, ставший его основным местом обитания.

Лечи ощущал каждой клеткой своей души благотворное влияние на его психическое состояние этого чистейшего горного климата в сочетании с радующими взор картинами гор, окружающих озеро.

Лечи перенесся мыслями в тот год, когда он вышел из больницы пробыв там 2 года после случая с отвергшей его Шовдой, и начал изучение философии в Университете Женевы (предмет, подобранный ему Жан-Жаком в качестве вспомогательного инструмента в его лечении, изначально), устроившись работать инструктором в полиции. И учеба, и работа случились благодаря ходатайству Жан-Жака, который был и советчиком Лечи и его поручителем.

Непопулярность этого места - в силу удаленности от городов и курортов - оказало самое решительное влияние на выбор Лечи, который всегда стремился к природе и уединению. К тому же 3 года назад Лечи приобрел "Персокоптер" - первую массовую модель персонального мини-вертолета, и с тех пор эта удаленность перестала быть актуальностью совсем, так как в стране построили тысячи персо-станций, и "Персо" стал, теперь, самым удобным транспортом для живущих в периферии...

Лечи думал про своего врача всегда с чувством благодарности и был доволен тем, что сумел отблагодарить Жан-Жака в какой-то мере, став для него вначале подопытным объектом и вдохновителем карьеры в области пост-военной психотерапии, и позднее взяв его в со-авторы в двух своих книгах по философии...

В общем и в целом, жизнь в этой бывшей рыбацкой деревушке, заложенной 4 века назад гугенотами, бежавшими из Франции от репрессий со стороны католической церкви и прилепившейся над озером к северным склонам Альп стала для Лечи постоянным праздником. Лечи смеясь называл свой новый адрес "Синкъераман Меттиг" по названию деревни "Льё" (Местечко) и названию озера "Жё" (Игра)...

Лечи вновь подумал о Шовде... Нет сомнения в том, что она вышла замуж и давно живет в благополучном, удобном браке... Хотя... зачем ему об этом, вообще, думать? Она была хоть и очень красивой, любознательной, общительной, но  типичной обрусевшей юной чеченкой - одной из тысяч подобных особ, родившихся и сформировавшихся в самом чреве метрополии: смешно было ожидать от неё того, что она свяжет жизнь с почти нищим патриотом несуществующей страны, к тому же - ровесником её матери... Она, наверняка, нашла себе пару - такого же обрусевшего умного-разумного отпрыска выбравших ассимиляцию в метрополии чеченцев...

Вообще, поступки людей и их мотивации есть неиссякаемый источник данных для наблюдений! Например, когда Лечи попал тогда в психушку, именно Мадина, с которой он был уже три года в ссоре, приехала с их сыном к нему. Она поселилась в общежитии и жила впроголодь, каждый день приезжая к нему с крошкой-сыном...

Жан-Жак считает, что она сыграла главную роль в том, что чудо произошло, и он выкарабкался. И вот, когда Лечи снова на коне, не болен и не беден - Мадина рвет с ним снова и уезжает, увозя сына... Вот и верь после этого тем психологам, что утверждают, что женщины в силу врожденного материнского инстинкта запрограммированы на поиски мужчины здорового и богатого!..

Лечи взгянул на часы - около четырех утра. Спать не хотелось и чтобы совсем отдалить опасные для его здоровья воспоминания о войне, Лечи включил стратофон, чтобы поработать с почтой. В ряду пришедших за полусутки сообщений он, вдруг, заметил имя "Шовда". "Легка на помине" - подумал Лечи с улыбкой, но решил начать с неё.

Он успел отвыкнуть от кириллицы и, вначале, не смог вникнуть в смысл написанного. Он начал читать заново, вслух:

"Помоги мне! Меня хотят убить! Я - в Сан-Морице недалеко от тебя...".

Что это за шутки?!

Лечи дочитал короткий текст до конца. Шовда писала от том, что она приехала в Сан-Мориц по приглашению и что там к ней пытался приставать какой-то русский генерал, воевавший в Чечне. Она отвергла его приставания, убежала и спряталась. А генерал хочет её убить... Это было похоже на бред или плохую шутку!

Лечи взглянул на время отправления письма: полчаса тому назад... Лечи быстро набрал:

"Дай мне свой стратономер или любые другие координаты, я позвоню!".

Ответ пришел мгновенно:

"Мой номер здесь не работает, я подключилась к внешней линии. Только почта. Я не должна шуметь, иначе найдут. Я сижу в какой-то подсобке. Это - частный дом к югу от Сан-Морица, прямо на берегу. Я тому генералу ткнула в глаз вилкой... они хотят меня убить, у них оружие, они все пьяные и под наркотиками. Мне очень страшно."

Лечи начал понимать, что это - не шутка и что Шовда, похоже, влипла в очень неприятную историю.

Да, накаченные наркотой русские вояки способны на любую жестокость, если уверены в своей безнаказанности...

Он тут же прикинул план действий и прикинул данные: расстояние до Сан-Морица - более 300 км... вылет без согласования с диспетчером невозможен... он, в принципе, возможен, но чреват лишением удостоверения пилота и тюрьмой... так... нужно уточнить адрес... если вылетеь прямо сейчас и лететь по GPS, без сопровождения диспетчера, то риск столкновения невысок... Этот генерал наверняка имеет охрану... значит - нужно оружие. У Лечи есть табельный пистолет, а в подвале находится стрелковое автоматическое оружие, но арсенал категорически нельзя открывать без сигнала со стороны властей. Нарушение - тюрьма в зависимости от степени тяжести нарушения...

Лечи быстро набрал:

"Не волнуйся - я сейчас же вылечу на коптере... Сколько их? Какое у них оружие? С ними есть швейцарцы или любые другие иностранцы? Насколько дом изолирован от населенных пунктов? Точный адрес?".

Ответ пришел тут же:

"Их - около 30 человек... может и больше. По-моему, половина из них - высшие военные чины. Иностранцы тоже, посол России в Швейцарии Иван Хапугин, тот, кто приставал ко мне командующий Евразийской Гвардией и бывший охранник Путина генерал Юлий Муданов, глава оппозиции Франции Клод Беланшон, директор Рус ТВ Зинаида Шмонян... у Муданова 4 охранника с пистолетами... Хорошо, я постараюсь успокоиться, но ты должен позвонить в полицию, а не рисковать собой! Только, прошу, поторопись!"

Лечи позвонил в полицию и передал дежурному всю информацию о собравшемся в Сан-Морице вертепе русских убийц, сообщив им, что сейчас вылетит туда сам и начнет бой, если полиция будет запаздывать... Затем он позвонил Жан-Жаку и оставил сообщение, где повторил всё и сообщил про своё решение немедленно лететь на помощь.

Он написал Шовде:

"Я уже сообщил полиции. Я лечу. Сиди тихо. Через час я буду там. Как ты туда попала?".

Потом он позвонил в диспетчерскую и рассказал о ситуации, по которой вынужден лететь без проложенного маршрута. Он отказался наотрез от уговоров диспетчера дать ей, хотя бы, час для проложения маршрута...

Затем Лечи спустился в подвал и открыл решетки хранилища. Раздались сигналы о несанкционированном вторжении, но Лечи привычными движениями (военные учения проходили регулярно) быстро вооружился по стандарту номер 2 - то есть "для конвенциальной войны".

Уже у выхода, вспомнив о малогабаритности коптера, Лечи бегом вернулся в оружейную и снял с себя всю бронезащиту, надев лишь легкий противопистолетный жилет. Он окинул взглядом свой арсенал и остался доволен: пистолет с 5 магазинами, снайперская винтовка с магазином на 20 выстрелов, тяжелый пулемет с двумя дисками по 500 патронов...

Включив пилотскую панель, он увидел, что остается еще 10 кг лимита. Оставив систему разгонять пропеллеры, Лечи вбежал снова в подвал и взял цинк с 10 ручными гранатами... Начавшаяся кокофония, в которой визг тревоги с оружейной слился с лаем деревенских собак и шумом уже набравших обороты винтов Лечи, вдруг вспомнил, что забыл о самом главном оружии - об отцовском кинжале в его рабочем кабинете. Не теряя темпа, он вбежал в комнату и снял кинжал со стены.

 Клинок был без футляра, руки заняты, а времени для дополнительных рейсов не было... и Лечи побежал к коптеру, сжимая кинжал зубами, посмеиваясь со стороны над истинного "злого чечена": да, вертеп врага, затаившийся в Сан-Морице под крышей частного люкс-санатория, даже не представляет насколько этот "чечен", летящий к нему, зол!

Через несколько минут коптер уже поднимался над окончательно разбуженной деревней и брал курс на Ост-Ост-Норд.

В этот момент Лечи понял, что готовился к этому бою все годы своей жизни на чужбине. В душе проснулось удивительное ощущение умиротворения. Он запел древнюю чеченскую боевую песню: "Г1овтта, г1овтта майра к1ентий" (Вставайте, вставайте - достойные рыцари!)...

Всё сложилось, как в пазле, и Лечи уже знал, в чем была миссия Шовды, зачем Бог позволил ему выкарабкаться из болезни и устроиться в полицию, и с радостью понял, что Кюра не зря протянул ему руку накануне.

Уже недолго: скоро он присоединится к своим братьям...